Последний довод побежденных - Страница 41

Уверенно говорила Настя, по-взрослому обстоятельно. Как ей казалось.

Но уверенность ее ничем не помогла:

— Все решено. Расходимся прямо сейчас, — повторил капитан, и, прекращая ненужные споры, отвернулся, обращаясь к остальным: — Сбор. Отдохнули, хватит. Свиридов, забери своих. Считай, что нам черти пятки поджаривают. Пойдем, побежим, полетим при нужде.

Настя, даже видя, как беспрекословно подчиняются все бойцы, поднимаясь с земли, затягивая вещмешки, поправляя одежду, не подумала сдаться. Крепко вцепилась пальцами в рукав командира, заставляя его слушать себя:

— Что за упрямство глупое! Говорю же, мы все тропы знаем здесь. От карт от ваших какой толк, там нету дорожек этих!

Вполне ожидаемо и Данила встал рядом, упрямо, по привычке своей глядя исподлобья, дополнил:

— Провел вас к Лысой, и тут выведу. Товарищ командир, точно говорю!

И Иван, самый молчаливый из них, тихоня, тоже рядом встал.

Следует признать, на секунду даже растерялся Терехов. Нет, разумеется, принимать предложение детей он и не думал. Капитан отдавал себе отчет в том, что начнется сейчас, какая гонка, какие силы нужно будет вложить в бегство, и, наконец, что самое важное, уверен был в том, что без боя не обойдется.

— Скидываем куртки все! — сердито, чересчур даже, произнес Терехов. — Приказ, — добавил он, стараясь смягчить сказанное, — а приказы не обсуждаются. Быстро скидываем куртки — и марш отсюда!

И в тот же самый миг со стороны, куда послал Терехов Свиридова, раздался выстрел. Короткий, хлесткий и резкий звук карабина. К которому тут же присоединилось стрекотание ППС. Через пару мгновений, будто окончательно вычерчивая картину катастрофы маленькой группы беглецов, все легкое стрелковое оружие заглушила собой узнаваемая молотилка MG-34.

* * *

— Я останусь, — Свиридов не спрашивал разрешения. Всего лишь ставил в известность Терехова. Зло поджав губы и не теряя времени, он осматривался по сторонам, ища позицию. В пятидесяти метрах в глубь леса двое его людей, тех, вместе с кем он решил не расстреливать детей и сдаться красноармейцам, держались против идущих по следу егерей. Захаров был ранен в первую же секунду боя, и Жилов, не желая бросать друга, вступил в огневой контакт. Свиридов же вернулся к месту отдыха лишь для того, чтобы предупредить о нападении и сообщить свое решение.

Терехов коротко взглянул на подбежавших Клыкова и Овсеенко, снявшихся с наблюдения, на детей, моментально примолкнувших при звуке стрельбы, и на пленного со связанными впереди руками, с кляпом во рту, и злыми искрами в темных, водянистых глазах, с растрепанной прической, в напяленной впопыхах форме. И подумал вдруг о том, что жизнь его, этого фашиста, по-честному, и не стоит жизни Свиридова. Но сказать ничего, конечно, не сказал. Только обернулся к своим, и кратко, энергично задал:

— Ходу все. Диляров и Клыков впереди. Овсеенко, Симаков с пленным. Мы с Илюхиным замыкаем.

А затем подал руку Свиридову. Стиснул ладонь бывшего красноармейца и бывшего предателя, а ныне человека, который ценой своей жизни давал ему и его отряду фору. Обойдясь без слов, кивнул, глядя в глаза, развернулся и быстрым шагом бросился догонять уже начавших движение разведчиков.

И ни капли не удивился, когда увидел, что Илюхин, третий боец Свиридова, даже и не подумал уходить. Как и бывший командир его, скинул мешок на землю, и торопливо потрошил его, набивая карманы магазинами к пистолету-пулемету, вытягивая из укладки гранаты, запихивал их в сапоги. Молча пробежал мимо него Терехов, нагоняя своих ребят, и пристроился к хвосту небольшой колонны.

Желания оглядываться не было. Каждый из них, абсолютно каждый знал, на что шел, знал, что его ожидает. В любом случае, кто бы ни был сейчас в противниках, Илюхина и Свиридова просто задавят количеством. На звуки боя наверняка подтянутся те, что остались в засаде на месте домика с ранеными. И брать ребят живыми никто не будет. Как, собственно, и его группу.

* * *

Свиридов, пожалуй, уступал разведчикам в мастерстве войны. Он и сам готов был это признать. Все же их натаскивают постоянно, умельцы они, каких мало, и ему с ними не тягаться. Ни ему, ни Илюхину. Так почему именно он остался? Да потому что хватит уже бегать. Набегались так, что стыдно за то, что на свет родился. Другие ведь как — смогли, стерпели, подохли как собаки, с ума от голода посходили, а не предали. Форму вот эту, которая как кожа вторая стала, не надели.

Свиридов устраивался за раздваивающейся толстой осиной, высматривал себе запасную позицию, и на душе у него было легко. Впервые за долгое-долгое время. Когда сдался и подписал, чтобы выйти из лагеря, сомневался. Когда строили на плацу, когда сам генерал рассказывал им о борьбе, о святой миссии русского народа, тоже сомневался. И когда присягу давал, когда надел форму, которую до того ненавидеть привык, тоже — сомневался. А вот в миг, что свел его с Тереховым, сомнения будто стер кто.

И ведь не разговаривал капитан с ним, ни словом не перекинулся, о задании не сказал, не намекнул даже. И от секретов их, если уж быть откровенным, подальше держал. Так — подай-принеси, отойди-не-мешай. Не доверял им капитан. А вот идти за ним хотелось. Все, что есть, положить хотелось на алтарь, или куда еще там, потому как правильно делал Терехов. И по большому счету неважно было Свиридову, для чего нужен этот поганец-майор. Совершенно неважно. Главное, что жизнь свою сам Свиридов заканчивал тоже правильно.

Он поднял пистолет-пулемет, упирая его раскрытым прикладом в плечо. Затаившись, немного переместился вправо, выглядывая из-за дерева. Пусть и не был лейтенант подобен ушедшим разведчикам в подготовке, однако бой собирался дать нешуточный. Проводил прицелом полусогнутую фигуру в маскхалате немецкого образца, чуть передвинул ствол, хладнокровно дождавшись, пока немец сам дойдет, и нажал на спусковой крючок.