Последний довод побежденных - Страница 6

— Наградные возьмете, товарищ генерал?

Шмелев молча поднял бровь. Упрямый как черт, полковник непреклонно прищурился, настаивая на своем:

— Волков, товарищ генерал. Подобрался со своими ползком, через поле, через мины, закидали огневую точку, дозоры постреляли. Обеспечили атаку полка. Двое пулеметчиков, трое дозорных и до десятка гитлеровцев, товарищ генерал.

Третье это уже было представление. Будто взбесился Волков с началом наступления, так и лез в самое пекло со своими, рисковал по-глупому. Храбрился, наступал в первых рядах, за самое опасное брался. Два представления до того отклонил Шмелев. И это тоже не удовлетворит.

— Узнает твой сержант часть, получит Красное Знамя. А до того можешь и не заикаться даже.

Не возразил полковник и слова против не сказал. Знал, что прав генерал, хоть и судит со своей колокольни и понять не желает.

— Ладно, Юрий Семенович, давай, приводи себя в порядок. Наступление не отменял никто. День тебе на переформирование, посмотри, что к чему, дождись солярки, и вперед. Останавливаться не будем, — не слишком-то ловко попрощался Шмелев, хлопнул по плечу комполка, и зашагал по дорожке к калитке. Через фруктовый сад, чудом каким-то сохранившийся от прошлых хозяев.

Хотя чудо это было простое — Востриков со своим полком да Волков, уничтоживший дот. Если бы не так, утюжили бы село танки, выносила бы пехота, бежала на пулеметы. Мало что осталось бы от села. Шел генерал, оглядывался на раскидистые, с сильными, мощными ветками яблони, на высокие вишни, и щемило сердце при мысли о том, сколь долго еще будет продолжаться война.

День седьмой

Подобные приезды он не любил. К тому же в создавшейся ситуации глупо было бы думать, что представитель Ставки прибыл в дивизию лишь для того, чтобы полюбопытствовать, как развивается наступление. Глупо и недальновидно было бы так думать со стороны Шмелева. А Аркадий Давыдович был умен. И для него не составило труда связать одно с другим. К тому же… к тому же и сам представитель не стал ходить вокруг да около. Едва переступив порог штаба, прошагал по ступеням, направившись прямиком на второй этаж, где временно размещался кабинет Шмелева. Естественно, генералу передали, предупредили, не бросят же его в такой момент подчиненные. Так что к ворвавшемуся как ураган представителю он был уже готов.

Меж тем дверь распахнулась так, что, не удерживай ее за ручку, обязательно бы хлопнула по стене. Удержал представитель, не ударил в клееные обои. Быстро взглянул по сторонам, упруго шагнул вперед, щегольскими сапогами на ковер. Подошел к генералу, строго, немного даже сурово взглянул в глаза и подал руку:

— Доброго дня, Аркадий Давыдович.

Командир дивизии ответил рукопожатием и указал ладонью на стул. Представитель Ставки предложением не воспользовался. Качнул головой и сразу же взял быка за рога:

— Аркадий Давыдович, я много времени у вас не отниму. Понимаю, наступление, понимаю, каждая минута на счету.

Голос у представителя Ставки был напористый. Предложения с уверенными, короткими, рублеными фразами. Поставленный такой голос. Поневоле хочется подобраться и выпрямить спину.

— Я бы хотел сказать вам, Аркадий Давыдович, что вся страна внимательно следит за успехами фронта, и — особенно хочу подчеркнуть — вашей дивизии, находящейся на острие наступления. Со своей стороны и Верховный главнокомандующий одобряет ваш тактический выбор. Он лично, понимаете, лично просил вам передать свою благодарность. — Представитель Ставки искусно сыграл голосом. Его непроницаемое, полноватое лицо с узкими щелками глаз, с нависающими кустистыми бровями, широким носом, пухлыми, капризными губами, казалось, было вылеплено из глины. Оно оставляло впечатление какой-то ноздреватости, сыроватого, незаконченного изделия. Шмелев не был искусным физиономистом. Ему просто люди или нравились, или не нравились. Вместе с тем были те, кто нравиться или не нравиться не мог. Человек этот, как бы он ни выглядел, какие бы эмоции ни вызывал, сейчас был тем, через кого товарищ Сталин передавал пусть не приказ свой, пусть хоть пожелание. Но это было важно, непреложно, жизненно важно.

— Понимаю, Анатолий Львович, понимаю. — И дрогнул голос генерала.

Не хотел показать, а дрогнул, потому что слова представителя Ставки были приятны, важны. И дело даже не во внимании со стороны первого лица государства, а в одобрении его. Секунда всего прошла, может, две, а уже промелькнули в голове генерала мысли, что сегодня с утра волновали его. О том, сколько война продлится, сколько погибнут еще. И показались они бессмысленными сейчас. Ведь главное, что бьет он с дивизией фашистов, гонит их с земли советской, и вот сейчас только своими ушами слышал, что решительные действия его войск нашли одобрение товарища Сталина. А значит, правильно все.

— Мне… мне важно это знать, Анатолий Львович. — Проскользнула на лице генерала тень улыбки. Постеснялся. И слов не нашел толком.

— Так вот, рассматривается, Аркадий Давыдович, вопрос о присвоении вашей дивизии высокого звания гвардейской. Как думаете, товарищ генерал, сумеет семнадцатая стрелковая гвардейская дивизия первой форсировать Молочную? Хватит у нее на это сил, средств хватит ли? — внимательно смотрел, с легким, лукавым прищуром представитель Ставки. Уж наверняка понимал он, какую новость принес генералу. Гвардейцы — высокое звание, не отступают гвардейцы, не сдаются, и нет для них невыполнимых заданий. Прикажет партия, народ, и сделают гвардейцы.