— Это проделки твоих друзей? Ты на это рассчитывал, указывая данный населенный пункт как месторождение?
И улыбка сползла с моих губ.
Конечно, я на это не рассчитывал, и друзей у меня тут никаких не было. Вот только лейтенант смотрел на меня абсолютно серьезно, видимо, подозревая во всех смертных грехах. Быть виноватым еще и в этом мне не хотелось. Прежде всего потому, что я знал, какое наказание последует.
— Я не знаю, что это. Я говорил вам, что из другого времени и никого тут не знаю!
Немец некоторое время сверлил меня глазами. Будто проверяя мою искренность и заглядывая прямо в душу. Хотя, знаете… я бы не против, чтобы он увидел там все, что ему хочется. Думаю, парад Победы, и знамена Вермахта, брошенные к ногам победителей, ему вряд ли понравятся.
Отвернувшись, лейтенант отдал пару коротких команд. Тут же из грузовика спрыгнули двое солдат в форме цвета «олива», русские наемники, и, передернув затворы винтовок, направились к запрещающим щитам. Прогулочным таким шагом, чуть ли не в развалочку. Не знаю почему, но мне казалось, что этого делать не стоит. Хотя, с другой стороны, не отрицаю, возможно, мне просто хотелось верить, что за грозными надписями стоит столь же решительная и не боящаяся ответственности сила. А не пустые и ничем не подкрепленные слова.
Наблюдая за такой безалаберной разведкой, я потирал руки. Морщился от возвращающейся чувствительности, напоминающей о себе покалываниями тысячами иголок. Через минуту подобная пытка станет нестерпимой. Однако я терпеть буду. И буду энергичнее массировать запястья и ладони, разминать ноги. Потому что уверен — в ближайшие минуты мне вновь предстоит делать что-то вопреки чужой воле и совершать очередную глупость без оглядки на последствия.
Тем временем разведчики добрались до установленных щитов. Сделали по шагу за их столбы, еще по одному, оглядываясь по сторонам и уделяя внимание земле под ногами. Затем один из бойцов повернулся лицом, развел руками, демонстрируя полную свою невредимость. Секундой позже раздались выстрелы.
Слились в один звук, будто кто-то переломил звонкую, сухую палку. Один из разведчиков дернулся и свалился бесформенным кулем. Второй, выронив винтовку, прижал руки к животу, аккуратно опустился на землю, укладываясь на бок, и лишь затем тонко, на одной ноте, завыл.
— Не стрелять! — перекрывая его стоны, раздался крик лейтенанта.
Вскинувшие было винтовки к плечам солдаты резко их опустили. Опасливо озираясь по сторонам, часть из них присела на одно колено, по-прежнему держа оружие наготове. Странно. Я бы, даже не имея боевого опыта, на их месте постарался скорее найти укрытие. Однако из воинства металлургического комбината этим никто не озаботился. Они толком не рассредоточились, а большая половина даже не вылезла из кузовов.
— Твои? — обратился ко мне лейтенант. В обманчиво спокойном тоне сложно было не различить тщательно сдерживаемый гнев. Короткий взгляд в его глаза лишь удостоверил меня в мысли, что сейчас мне будет реально плохо. Каким бы ни был ответ на его вопрос.
Поэтому я просто качнул головой в жесте отрицания.
— Я разрежу тебя прямо здесь. У них на глазах. Вы что придумали… скоты? — некрасиво, по-животному скривил губы немец. Метафора, конечно, не ахти, но, я в самом деле мог бы поручиться, что в его облике сейчас оставалось мало человеческого. Натуральная, воплощенная злость.
— Вы что возомнили о себе? Думаете, это вам сойдет с рук? Да плевать на этих червяков, они мало чем лучше вас! Но они — моя собственность! Понятно тебе, скудоумный? И подняв на них руку, твои узколобые друзья совершили большую ошибку… Я сейчас покажу, что их ждет.
Заслушавшись, я упустил главное. Признаться, лейтенант своими словами несколько заворожил меня, и когда сзади набросились двое, я сплоховал. Надо было контролировать спину. А так… Просто сбили с ног, навалились сверху, заворачивая руки, и я, мало веря в успех собственного предприятия, заорал, выворачивая голову:
— Слышишь ты, надчеловек! Давай один на один, безо всяких фокусов. Ты же высшей расы, сойдешься, как бог, с червяком? Твоя возьмет — обещаю, все расскажу, ничего не скрою, — если честно, что я собирался рассказать, в тот миг и для меня самого было загадкой. По большому счету я был готов пообещать что угодно, лишь бы меня не кромсали сейчас. — Или ты боишься? Боишься не справиться один?
Я нес ерунду. Сам понимал, что повестись на мои школьные провокации способен лишь круглый дурак. Но в голову больше ничего не приходило, а умирать, честно говоря, совершенно не хотелось. В том, что меня собирались сейчас показательно убивать на свежем воздухе, я был уверен, как и в том, что дважды два — четыре.
Тем сильнее было мое удивление, когда меня отпустили. Поднявшись на ноги и машинально стряхивая с груди налипшие травинки, я изумленно смотрел на стоящего напротив немца. Тот, глядя мне в глаза, расстегнул мундир и, не глядя, кинул его себе за спину. Снял с пояса кобуру и отправил ее следом. Сосредоточенно завернул рукава гимнастерки чуть ли не до локтей. И это все, не спуская с меня взгляда.
Закончив, лейтенант повернулся левым боком, поднимая руки в классическую боксерскую стойку. Этому я не удивился. Откровением был его прямой удар левой, которым он и срубил меня не так давно.
Это признак четкости и мастерства определенного уровня, до которого я, возможно, не дотягивал.
Красиво он стоял, надо признать. На зеленом заливном лугу, на фоне ярко-голубого, с прожилками белых облаков, неба. В пошитой по фигуре рубашке, форменных, подогнанных штанах, удерживаемых подтяжками. Достойно очень выглядел.